Ставут вернулся к стае, сидевшей у входа на пруд, и сказал Шакулу:

— Пора выбрать нового вожака.

— Красношкурый вожак.

— Нет. Теперь это стая Шакула. Поверь мне, Шак. Завтра мы все равно проиграем битву, будете вы здесь или нет. Стая сражалась храбро и отдала свои жизни за этих людей. Теперь я хочу, чтобы ты увел стаю через тот перевал, где мы сегодня дрались. Оттуда ты увидишь зеленые горы. Там есть олени. Вы будете охотиться. Будете бегать на воле. Будете по-настоящему вольными, Шак.

Шакул помотал головой:

— Голодные.

— Голодные, — отозвались другие.

— Охота. Олени. — Шакул встал. — Пошли! — И стая рысцой удалилась.

Ставут проводил их взглядом.

— Без сантиментов обошлись, а? — сказал подошедший Гиль-ден. — Ни объятий, ни долгих речей.

— Один из них только что умер, — сказал Ставут. — Они все по очереди приложили палец к его ране и слизнули кровь. Я спросил, зачем они это делают, и Грава мне ответил: «Унести с собой».

Они помолчали, и Гильден сказал:

— Пошли подберем тебе доспехи. Побудешь денек дренай-ским воином.

Луна светила ярко на безоблачном небе. Неверная тропа осыпалась под копытами, поэтому Скилганнон съезжал вниз медленно, то и дело оглядываясь на Аскари. На ровной земле она догнала его, и некоторое время они ехали молча.

— Твое присутствие их все равно не спасло бы, — наконец сказала она.

— Дело не в спасении. Это я привел их сюда. Голова направляет меня к храму, а сердце твердит, что я дезертир. Ставут тоже с ними. Тебя не волнует, будет он жив или нет?

— Конечно, волнует. Он славный.

— Не слишком сильное слово для мужчины, которого ты любишь.

Она промолчала, и он спросил:

— Ты обиделась?

— Ничуть. Просто думаю о том, что ты сказал.

— Про Ставута?

— Про любовь. Ты правда в нее веришь?

— Странный вопрос. Вера тут ни при чем.

— В самом деле?

— Конечно.

— Ты хочешь меня? — внезапно спросила она. Скилганнон опешил и ответил не сразу.

— Да. Ты красивая женщина.

— И что же? Это любовь?

— Можно и так сказать. Но Джиану я любил не только телом.

— Выходит, любовь бывает разная. А отца своего ты любил?

— Очень.

— Вот тебе уже и третья любовь. Она, как потаскушка, переходит от одного предмета к другому. Слово, у которого столько значений, в конце концов теряет свой смысл. Алагир толкует о любви к родине, Ставут — о любви к зверям. Все это сбивает с толку.

— Верно — но как только настоящая любовь коснется твоего сердца, ты все поймешь. Она сильнее всей магии на свете. Когда я заходил в комнату, где сидела Джиана, моя душа воспаряла ввысь. В прошлой жизни она ни на миг не покидала меня. Я засыпал и просыпался с мыслью о ней. Когда она умерла, для меня словно солнце погасло.

— А к другой ты никогда такого не чувствовал?

— Нет. К одним женщинам я был сильно привязан, общество других доставляло мне недолговечную радость. Больше ничего.

— Может быть, это потому, что она у тебя была первая?

— Наашаниты верят... верили, что каждого человека, мужчину и женщину, ждет в жизни одна большая любовь. Одни так и не находят ее, другие довольствуются меньшим. Только счастливцы могут вдруг на нее наткнуться. Это все равно что найти алмаз в сточной канаве. Моим алмазом была Джиана. Другого быть не могло.

— Тем не менее ты собираешься обречь ее душу на ужасы Пустоты.

— Всех нас ожидают ужасы Пустоты. Но убить ее я не мог бы, как не мог бы покончить с собой. Я пытаюсь уничтожить не ее, а Вечную — и ту магию, которая ввергла мир в пучину зла и бедствий.

— Та же магия привела в мир и нас с тобой, — напомнила Аскари.

Придержав коня, он посмотрел на нее, и в лунном свете она показалась ему такой красивой, что он на миг утратил дар речи, а время будто остановилось.

— Что с тобой? — тихо спросила она.

— Надо ехать. — Он оторвал от нее взгляд и пустил коня рысью.

Предоставив гнедому бежать, как ему вздумается, он пытался разобраться в своих мыслях. Топот копыт и ветер в лицо помогали ему сосредоточиться. Впереди показался кратер. Остановив коня на его краю, Скилганнон снова посмотрел в Меч Ночи и снова увидел храмовую гору с золотым щитом на вершине. Более того: чуть левее на земле светились голубые огни, отмечая дорогу к храму. Он направил коня вокруг кратера туда, где начиналась тропа. Там он спешился и показал Аскари то, что отражалось в мече.

— Откуда нам знать, можно здесь пройти или нет? — сказала она.

— Монахам ведь тоже надо как-то ходить через кратер, чтобы носить в храм еду. Впрочем, давай испытаем.

Он снял с шеи золотой медальон и, не сводя глаз с отражения, бросил его между двумя огнями. С медальоном ничего не случилось. Скилганнон, затаив дыхание, ступил в кратер и поднял его.

— Я намерен пройти по этой тропе, — сказал он Аскари. — А ты лучше жди меня здесь.

— Я не затем сюда ехала, что подержать твоего коня. Я иду с тобой.

— Так я и думал. — Скилганнон улыбнулся и вдруг заметил, что она не взяла с собой лук. Вместо него у нее на перевязи через плечо висела кавалерийская сабля. — Впервые вижу тебя без любимого оружия.

— Лук я оставила Легендарным. У них стрелы кончаются. Скилганнон вынул оба меча Один он держал над головой, другой перед глазами. Направив верхний так, чтобы тропа отражалась в нижнем, он двинулся к потаенному храму.

— Как только люди могут драться, нося это на себе? — жаловался Ставут. Гильден через голову надел на него кольчугу. Рукава доходили Ставуту до локтя, подол висел ниже колен. На поясе спереди и сзади были разрезы для удобства верховой езды, но Ставут, придавленный тяжестью, ни на что больше не обращал внимания. — Я точно Шакула взвалил себе на спину!

— Погоди, то ли дальше будет. — Гильден надел на него латный ворот с подкладкой из мягкой кожи, воняющий протухшим гусиным жиром. Затем настал черед шлема. Примерив его в первый раз, Ставут громко расхохотался — шлем был ему велик и комично ерзал на голове. Теперь, в сочетании с воротом, он сидел как влитой. Гильден связал вместе бронзовые щитки и спросил:

— Ну как?

— Ась? Ничего не слышу.

Гильден повторил свой вопрос.

— Как-как! Как дурак. Если упаду, то уже не смогу подняться.

— Если упадешь, о том, чтобы подняться, уже беспокоиться не придется, — заверил Гильден. — Пройдись-ка. К тяжести ты привыкнешь со временем.

Ставут, чувствуя себя глупее некуда, затопал к пруду. Там собрались почти все солдаты. Многие поглядывали на Харада, который стоял в стороне, уперев топор в землю и скрестив огромные руки на рукояти. Ставут нашел себе место и осторожно сел, заскрипев кольчугой.

— Думаешь, это правда? — тихо спросил кто-то рядом.

— Я слышал от Алагира, а ему сказал Скилганнон.

— Боги, так перед нами Легенда?

— Да. Видел его сегодня? Не знаю, как гвардейцы, а на меня он ужас навел.

Ставут понятия не имел, о чем они говорят. Смертельно усталый, он улегся на землю. Из-за кольчуги ему показалось, что он лежит на ежевичных колючках, и он со стоном вернулся в сидячее положение. Потом посмотрел вокруг и увидел, что он один здесь сидит в доспехах. Снова обозвав себя дураком, он развязал шлем, снял его, выпутался из кольчуги и почувствовал несказанное облегчение.

Рядом с ним присел Гильден.

— Что у вас нынче стряслось на том перевале?

— Я же тебе рассказывал. Вражеские джики напали на нас, и мы их побили.

— Нет, с Харадом.

— Я понимаю, о чем ты. Он стал говорить по-старинному, в точности как Скилганнон. Как будто подражает ему. Его ударили по голове, а когда он очнулся, то стал... стал...

— Кем-то другим, — подсказал Гильден.

— Вот-вот. Назвал меня пареньком. И глаза... Я никогда раньше не замечал, какой страшный у него взгляд.

— Видел, как он дрался здесь?